На следующий день Грачев телеграфировал командарму:
«Ваш ответ настолько краток, что, учитывая среднее состояние моего ума, я ничего не понял.
Доложите конкретно по каждому пункту моих требований и какую работу проводите Вы, командующий, по искоренению истерии, бабских сплетен, выдержанных в духе лучших традиций бывших политработников… С кем Вы, кому подчиняетесь, в какой армии служите или желаете служить. Мне важна чистая правда для принятия окончательного решения о нашей совместной или раздельной службе».
Лебедь ответил министру огромной шифротелеграммой, в которой снова настаивал на том, чтобы руководство страны и Вооруженных сил дало ясные ответы на многочисленные вопросы личного состава армии относительно ее дальнейшей судьбы. В то же время он не скрывал своего возмущения тем, что Москва ведет себя слишком пассивно в решении назревших вопросов и этим ставит его армию в трудное положение. Лебедь спрашивал у Грачева: «Почему никто не ведет переговоры с Приднестровским правительством, признано оно или нет, оно есть…»
Отвечая на упреки министра в том, что он слишком увлекся политикой, Лебедь говорил:
«Где тот мудрый дипломат, на которого я с огромным удовольствием свалил бы бремя расхлебывания данной каши, которая здесь заварена, и снятия всех политических стрессов, которые возникают не только каждый день, но и по несколько раз в день…»
Командарм-14 предлагал свой план снятия напряженности, возникшей в армии и вокруг нее. Этот план Лебедь изложил 22 сентября 1992 года в секретной шифровке № 8/620/К на имя начальника Генерального штаба генерала В. Дубынина. В нем были конкретные предложения по реорганизации армии.
Обращаясь лично к министру, командарм писал:
«Уверяю Вас — это взвешенные предложения, которые позволят закрыть рот Молдове, обозначив вывод, и Приднестровью…»
Получив это донесение Лебедя, Грачев в тот же день (24.9.92) ответил командарму:
«Рад и обнадежен Вашим последним докладом.
14 А. стояла и будет стоять столько, сколько необходимо в интересах России. Успокойтесь сами и успокойте подчиненных. Освободитесь от ненужных армии подразделений, за их счет пополните боевые части.
Вы боевой офицер, а не бывший работник ЦК КПСС, я верю Вам и надеюсь на Вас…»
Но успокоиться Лебедю не удалось. Пройдет не так много времени, и Грачев под давлением Кремля и МИДа (на которых, в свою очередь, давил Кишинев) будет вынужден приступить к реформированию 14-й армии, которое Лебедь расценит как ее «сворачивание». Он будет упорно и шумно противиться этому.
После громких публичных свар Лебедя с Ельциным, Козыревым и Грачевым генерала с шумом вытурили из Тирасполя, и он строевым шагом бодро вошел в политику, причиняя Кремлю еще большее беспокойство, нежели в своем приднестровском штабе…
…Был такой период, когда у нашей военной разведки создавалось впечатление, что румынские и американские военные спецы безвылазно живут в министерстве обороны Молдовы. Они учили молдаван тому, как надо давить на Москву, чтобы она быстрее выводила свою 14-ю армию из Приднестровья. До тех пор пока армией командовал Лебедь, затея эта, явно имеющая антироссийскую направленность, успеха не имела.
Но позиции генерала были прочны лишь до тех пор, пока он не стал люто враждовать с верхушкой ПМР. Почти непрерывные скандалы командарма с руководством непризнанной республики были на руку нашим общим недругам. И у некоторых генштабовских офицеров, курировавших Юго-Западное направление, стало закрадываться подозрение, что полные ненависти лебедевские пассажи в адрес президента ПМР Игоря Смирнова являются результатом специальной операции, умело проведенной западными спецслужбами, стремившимися рассорить этих людей.
Грызня командарма с президентом ПМР наносила серьезный ущерб нашим военно-политическим интересам в Приднестровье. Трагический парадокс состоял в том, что ненавидящие друг друга Лебедь и Смирнов в то же время стояли «по одну сторону баррикады», занимая позиции, выгодные России. Казалось бы, такие люди должны были найти общий язык, не ввязываться в склоки. К сожалению, многие поступки Александра Ивановича часто не вписывались в рамки нормальной логики. И было очень грустно наблюдать за тем, как он, вместо того чтобы пожать протягиваемую ему Смирновым руку, бил по ней.
Непредсказуемость — самая яркая черта Лебедя. Она не раз представляла наибольшую опасность для его противника на поле боя и обеспечивала генералу победы. Но та же непредсказуемость на поле политических битв есть самая большая опасность для его соотечественников, будь они его сторонниками или противниками. Наверное, поэтому политики, ревностно следящие за очередной попыткой восхождения генерала на вершину российской власти, так сильно пугают нас «опасностью, которую Лебедь несет России».
Когда Лебедя убрали с поста командующего 14-й армией и вытолкали на гражданку, Ельцин поручил Грачеву подобрать достойную кандидатуру на вакантную должность. Грачев долго не думал: командир Таманской мотострелковой дивизии генерал-майор Валерий Евневич умел безоговорочно выполнять приказы и тонко чувствовать политическую конъюнктуру.
Он никогда не перечил министру и числился в его команде одним из самых преданных «штыков» (что еще раз блистательно доказал в период октябрьских событий 1993 года, став Героем России). Вскоре министр щедро поощрил его еще раз, назначив на высокую должность в штабе Смоленской армии. Но не успел он там, как говорится, нагреть служебное кресло, как последовало новое назначение в Тирасполь на должность начальника Оперативной группы российских войск в Приднестровье (так стали называться остатки 14-ой армии).
Уже с первых дней пребывания в новой должности Евневич пытался показать и молдаванам, и приднестровцам, что «все будет не так, как при Лебеде».
Уже через неделю после приезда в Тирасполь Евневич во всеуслышание заявил, что у него нет проблем ни с молдавским, ни с приднестровским руководством. Казалось, что он лез из кожи вон, чтобы выглядеть лучше, чем Лебедь. Победные реляции шли в Москву одна за другой: налажены отношения с местным руководством, достигнуто взаимопонимание с молдавской стороной, расформированы лишние подразделения, успешно идет боевая подготовка. В ответ — еще одна генеральская звездочка.
Но купался в этой эйфории Евневич недолго: уже вскоре скачущего на белом коне генерала вышибла из седла очередная бомба молдавско-приднестровского конфликта. Не успел Евневич доложить в Москву, что отправил эшелон с инженерной техникой в Россию, как в молдавской прессе поднялся хай по поводу того, что генерал незаконно передает боевую технику приднестровцам.
Молдаване требовали свою долю, а приднестровцы и слышать об этом не хотели. Евневича втянули в дележные склоки, и его имидж справедливого дипломата стал тускнеть. Мне жалко было смотреть на него на пресс-конференции, где он плакался на «провокационные измышления молдавской прессы» и ловко уходил от цепких вопросов журналистов о том, как будет передаваться причитающаяся Кишиневу часть боевой техники.
Ему тоже приходилось пробовать слишком горькую кашу, заваренную политиками. Но что мог поделать этот быстро растущий в должностях генерал, оказавшийся в самом кратере молдавско-приднестровского спора, если, казалось, в природе не было таких правил игры, по которым согласились бы играть обе конфликтующие стороны?
Главное отличие между Евневичем и Лебедем заключалось в том, что новый наш приднестровский военачальник готов был безропотно исполнять даже глупые московские директивы. Если Лебедь долгое время и слышать не хотел о «кастрировании» его армии, то Евневич с первого дня в новой должности безоговорочно стал решать эту задачу. Из-за этого многим у нас на Арбате казалось, что особым «секретным заданием», которое поручила Евневичу Москва, и было сворачивание армии в Оперативную группу, постепенное вытягивание ее из Приднестровья.